ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И ВЕЩНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ: СООТНОШЕНИЕ ПРАВОВЫХ КАТЕГОРИЙ

И.А. Близнец, заместитель Генерального директора Роспатента, доктор юрид. наук, профессор,

К.Б. Леонтьев,  канд. юрид. наук, доцент

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

СТАТЬЯ 4

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И ВЕЩНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ: СООТНОШЕНИЕ ПРАВОВЫХ КАТЕГОРИЙ

В предыдущих статьях данного цикла подробно рассматривались только "нематериальные" теории интеллектуальной собственности: попытка применения триады классических вещных прав, использование принятого в римском праве разделения вещей на телесные и нетелесные, принятое в англо-американском праве расширенное толкование понятия "собственность", теории исключительных прав.

Проведенный анализ показывает, что из-за распространенности понимания интеллектуальной собственности как нематериального блага позиции сторонников понятия "интеллектуальная собственность" оказываются уязвимыми. Противники данного понятия обычно указывают на неправильность “отождествления идей с объектами”, причиной чего служит именно признание нематериального характера интеллектуальной собственности.

Попытки возражения в этом случае сводятся к требованиям пересмотра физической и гуманитарной картины мира, конструированию “третьей реальности”, а все возможные определения интеллектуальной собственности оказываются подобны определению, которое Норберт Винер дал в свое время для информации: “Информация есть информация, а не материя и не энергия”.

Между тем существует принципиальная возможность рассматривать интеллектуальную собственность как совокупность прав в отношении объективно выраженных результатов интеллектуальной деятельности. Поскольку охрана, предоставляемая правом, не может возникать раньше того момента, когда этот идеальный результат будет выражен в какой-либо объективной, то есть материальной, форме, нет смысла говорить об “интеллектуальной собственности” до момента такого выражения.

Любые произведения, любые результаты интеллектуальной деятельности не могут существовать без проявления во внешнем по отношению к мыслящим субъектам мире, без той "материи", которая позволяет им проявиться. В связи с этим в качестве объектов интеллектуальной собственности правомерным представляется рассматривать не всякие результаты интеллектуальных усилий человека, а только результаты, получившие объективную форму выражения. Такой формой может быть фиксация на каком-либо материальном носителе или простое произнесение при наличии слушателей. “Автомобилю” в его материальном воплощении предшествует “идея автомобиля”, “телеге” - “идея телеги”, “колесу” - идея колеса”, но никогда “мелькнувшую идею” нельзя отнести к объектам интеллектуальной собственности, а “произнесенную и услышанную” кем-либо речь – можно" (См. Орехов А.М. Интеллектуальная собственность как объект философского исследования // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 1997. № 1. С. 34).

Таким образом, прочитанная в присутствии публики лекция, придуманная и записанная программа для ЭВМ, запатентованное изобретение - все это может рассматриваться в качестве объектов интеллектуальной собственности.

Однако при построении любой теории интеллектуальной собственности на одной из основных проблем будет установление соотношения категорий "собственность" и "интеллектуальная собственность". “Прежде чем начинать исследование законов функционирования интеллектуальной собственности, необходимо установить такие же законы для вещественной собственности. И только ... опираясь на них и зачастую применяя рассуждения по аналогии, мы сумеем вывести и обосновать законы функционирования интеллектуальной собственности, а значит, и познать, что она представляет собой в сущности... Иного пути для познания просто не существует” (Орехов А.М. Интеллектуальная собственность как объект философского исследования // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 1997. № 1. С. 37-38).

В связи с этим для дальнейшего рассмотрения вопросов интеллектуальной собственности придется совершить довольно большой "экскурс" в историю возникновения и эволюции права собственности, которое во всякой правовой системе является центральным, ключевым институтом цивилистической науки, предопределяющим характер всех других институтов гражданского права – обязательственного права, семейного права, наследственного права и т.д.

Священное, неприкосновенное, вечное право собственности является идеальной юридической основой для операций с вещью в условиях рынка: “В юриспруденции есть такая область знаний и правовой практики, которая даже при поверхностном соприкосновении с нею поражает своим совершенством” (Щенникова Л.В. Вещные права в гражданском праве России. М., 1996. С. V.). Однако самого понятия права собственности действующий Гражданский кодекс Российской Федерации не содержит. Этот термин, как и многие другие, составляет предмет изучения цивилистической науки. Такое положение является привычным, почти естественным для гражданского права.

Выработка понятия права собственности происходила весьма медленно. В римском праве, являющимся единой общеевропейской основой развития юридической науки, никогда не существовало хоть сколько-нибудь приемлемого юридического определения собственности (См.: Соловьев Э.Ю. Право. Свобода. Демократия. Материалы “Круглого стола” // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 7). Отчасти это можно объяснить принципиальной позицией римских юристов, никогда не стремившихся давать определения понятиям, а всегда старавшимся лишь как можно точнее определять сущность подлежащего урегулированию спора: “Всякое определение в цивильном праве опасно, ибо мало случаев, когда оно не может быть опровергнуто”, - писал Яволен (“Дигесты” 50.17.202). Римское право не знало также “закрытого” (исчерпывающего) перечня правомочий собственника.

Статья 544 Французского гражданского кодекса (Кодекса Наполеона) гласила: “Собственность есть право пользоваться и распоряжаться вещами наиболее абсолютным образом с тем, чтобы пользование не являлось таким, которое запрещено законами или регламентами”.

В Германском гражданском уложении (параграф 903) право собственности характеризовалось как право “распоряжаться вещью по своему усмотрению и отстранять других от всякого на нее воздействия”. Причем в комментариях к Уложению отмечалось, что “собственность не является простой суммой отдельных правомочий”.

Статья 206 Гражданского кодекса Японии в переводе на русский язык звучит так: “Собственник имеет право свободно пользоваться, извлекать выгоду и распоряжаться принадлежащей ему вещью в пределах, установленных законом”.

Уже классическая римская юриспруденция рассматривала собственность как “полную власть над вещью”. Признавалось, что собственнику принадлежит возможность пользоваться и распоряжаться вещью (отчуждение, обременение), а также запрещать вмешательство любых посторонних лиц в сферу своего всестороннего господства над находящейся в собственности вещью.

По установленному еще в квиритском праве правилу, собственность обладала способностью восстанавливаться во всей полноте после отпадении любых установленных собственником ограничений своего права и распространялась на любые материальные приращения вещи (плоды, продукцию, доходы). По тому же квиритскому праву, все участки и поместья на италийской земле были выведены из-под земельного налогообложения (ему они стали подвергаться только с Ш века н.э.), поэтому классическая римская юриспруденция понимала собственность как неограниченное и исключительное правовое господство лица над вещью, как право, свободное от ограничений по самому своему существу и абсолютное по своей защите (См.: Римское частное право / Под ред. И.Б. Новицкого, И.С. Перетерского. М., 1994. С. 178).

Выдвигаемый римскими правоведами тезис о полноте господства собственника вызывал, однако, с древнейших времен попытки разложить содержание собственности на составные части, подобрать неопровержимое описание собственности через неоспоримый набор ее признаков. Так, древнеримский юрист Павел считал, что право пользования и извлечения плодов составляет самую существенную часть собственности. Его современник Ульпиан отрицал саму возможность какого-либо перечисления "первичных признаков" права собственности (См. там же, С. 179).

Последующее развитие понимания права собственности происходило, как выразился Рудольф Йеринг, “через римское право, но дальше его”. В своей теории права собственности Виндшайд, которого считают “отцом" Германского гражданского уложения, придерживался двух положений. Суть первого из них заключается в том, что собственник может распоряжаться объектом права собственности так, как ему заблагорассудится, если при этом не нарушается закон и права третьих лиц. Второе базовое теоретическое положение может быть выражено следующим образом: другие лица не могут распоряжаться вещью, игнорируя волю собственника (См.: Тэруаки Таяма. К вопросу о приватизации в правах собственности // Вестник Московского университета. Серия 11. Право. 1996. № 6. С. 68).

Право собственности при этом понималось не как простой набор, простая совокупность отдельных правомочий, а как “обилие прав на вещь”, являющуюся объектом права собственности. Немецкий юрист О. Гирке определял собственность как “совокупность всех прав (всех возможных прав) господства над вещью”, а согласно мнению современного западного исследователя Ф. Бауэра, собственность есть “наиболее всеохватывающее право господства над вещью, какое допускает правопорядок” (Кулагин М.М. Предпринимательство и право: опыт Запада. М., 1992. С. 109).

Проблема оценки роли и значения частной собственности на протяжении столетий оказывалась предметом не столько научного анализа, сколько идеологического противостояния. В Древней Спарте говорить о чем-либо, связанном с наживой или искусством, считалось одинаково предосудительным, и если культура достаточно рано избавилась от подобных препятствий, то в отношении экономической стороны человеческого существования некоторые барьеры все еще сохраняются. Юридическое “расколдовывание мира” не может позволить себе торопиться с введением таких оценочных категорий, как добро и зло. Достаточно вспомнить, сколько вреда этике принесло отождествление коллективизма и альтруизма.

По мнению психологов собственность, особенно недвижимость, затрагивает “первобытные” инстинкты. “Человеку свойственно чувство собственности и системы относящихся к ней прав и обязанностей.... Уже у детей в пять-шесть лет чувство собственности чрезвычайно развито, причем самым важным является не размер собственности, а четкость и ясность ее границ” (Эпштейн М. Самоочищение. Гипотеза о происхождении культуры, М., 1993, стр. 36). Поэтому при любой попытке воздействовать на реальность следует больше всего надеяться на “просвещенный эгоизм”, на сплетенность “чувств с расчетом”, на всеобщую связь сочувствия, неизбежно устанавливающуюся между лицами, находящимися в равном положении и подвергающимися одинаковым угрозам.

Монтень утверждал, что поводами к большинству смут на свете являлись споры грамматического характера. Пресечь хотя бы эти поводы - одна из задач юриспруденции. История показывает, что чаще всего социальная рознь, политическая борьба в государстве происходила не между имущими и неимущими, а между желающими иметь и нежелающими терять. Поэтому собственность как философско-правовая конструкция имеет огромное “профилактическое значение”: “Первое деление вещей таково, что некоторые из них находятся в нашей собственности, а некоторые вне ее”, - как отмечал еще в XII веке известный английский юрист Генри Брактон.

В не столь далеком прошлом частная собственность рассматривалась как “естественное право”. Джон Локк, например, считал, что каждый человек по закону природы имеет право отстаивать “свою собственность, то есть свою жизнь, свободу и имущество” (Локк Д. Избранные философские произведения. Т. 2. М., 1960. С. 50). Согласно статье 2 Декларации прав человека и гражданина 1789 года “собственность - одно из естественных и неотъемлемых прав человека", согласно статье 17 – "право неприкосновенное и священное". Иеремия Бентам полагал, что “собственность и закон родились вместе и вместе умрут”. Бенджамен Констан утверждал, что “одна лишь собственность обеспечивает досуг; только собственность делает человека способным к пользованию политическими правами”.

Этим “классическая эпоха” отличалась от последующих, когда появляется множество многословных теорий, но нет того простого понимания, которое было у Монтескье, было у Монтеня, было у Канта. Среди мыслителей ХХ века лишь немногие осмеливались высказывать подобные взгляды (Ф. Хайек, З. Фрейд): “Человеческая агрессивность не была создана собственностью, она царила еще в древнейшие времена, когда собственность была еще жалкой... Собственность - это осадок отношений нежности и любви между людьми...” (Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1991. С. 108); “Все, что устанавливает эмоциональные связи между людьми, противостоит войне” (Там же, С. 266).

Анализ исторических тенденций эволюции права собственности показывает, что его появление стало одним из важнейших инструментов освобождения членов общества от комплекса традиционных, восходящих к глубокой древности "кастовых" условностей, освобождения от личной, политической, сословной и религиозной зависимости. В средние века положение лица целиком зависело от его места в феодальной иерархии. С развитием капиталистических отношений постепенно происходило возрождение и дальнейшее развитие права собственности как одного из основных прав личности. Гегель писал, что "в собственности снимается голая субъективность личности: только в собственности лицо есть как разум” (Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 101).

Сословное неравенство было постепенно уничтожено путем предоставления каждому гражданину формально равных правовых возможностей обладать собственностью и распоряжаться ею. “Около полутора тысяч лет назад благодаря христианству начала утверждаться свобода лица и стала, хотя и у незначительной части человеческого рода, всеобщим принципом. Что же касается свободы собственности, то она, можно сказать, лишь со вчерашнего дня получила кое-где признание в качестве всеобщего принципа” (Там же, С. 118).

Право собственности в современных государствах гарантируется на конституционном уровне, причем обычно подчеркивается, что даже государственная власть не может в него вмешиваться иначе как опираясь на закон. Практически все современные Конституции в той или иной форме закрепляют институт частной собственности. Так, в Конституции США в пятой поправке в качестве основных прав личности указаны: жизнь, свобода и собственность.

Российские юристы неоднократно отмечали, что “для истории российской государственности приоритетными задачами всегда были поддержание политического единства и статуса великой державы, что достигалось такой структурой права собственности, которая позволяла максимализировать государственный доход при минимизации затрат на определение правового статуса различных видов собственности и их защиту” (Морозова Л.А. Государство и собственность (Проблемы межотраслевого института) // Государство и право. 1996. № 12. С. 26).

Но несмотря на это понятие собственности было достаточно “популярным” в России: можно вспомнить Екатерину П, по ее собственным уверениям ценившую более всего “счастье, свободу и собственность”, или мнение российского юриста XVIII века С.Е. Десницкого, писавшего: “Собственность по самому высочайшему понятию нынешних просвещенных народов заключает в себе: 1) право употреблять свою вещь по призванию; 2) право взыскивать свою вещь от всякого, завладевшего оной неправедно; 3) право отчуждать свою вещь, кому кто хочет, при жизни и по смерти” (Цит. по: Щенникова Л.В. Вещные права в гражданском праве России. М., 1996. С. 98).

В XVIII - XIX веках по поводу собственности в России нередко раздавались самые восторженные высказывания: “источник всех гражданских законов”, “душа общежития”, “священное право”, “идеальное продолжение личности в вещах”, “матерь изобилия и удовольствия”. Писатель и государственный деятель Фонвизин отмечал: “Только в той стране, где уважаема и неприкосновенна собственность, может быть спокоен и благополучен гражданин … Законы о собственности есть фундаментальные законы государства, следовательно, ясность их должна быть такова, чтоб ни малейшего недоразумения никогда не повстречалось, чтоб на них монарх и подданный равномерно знали свои должности и права”.

Собственность считали “краеугольным камнем всего гражданского порядка, в котором лицо находит и точку опоры, и орудия, и цель своей деятельности. Чем тверже эта точка опоры, тем свободнее оно может действовать, тем вернее те отношения, в которые оно вступает с другими, тем крепче и самый основанный на этих отношениях порядок” (Б.Н. Чичерин. “Собственность и государство" / Цит. по: Щенникова Л.В. Вещные права в гражданском праве России. М., 1996. С. 20). Собственность рассматривалась как “важнейший факт человеческой жизни … видимый узел, в который как-то вплетаются и с которым как-то связываются чуть ли не все проявления человеческой жизни, ибо большая часть человеческого рода громадную долю жизненной энергии кладет на приобретение средств к жизни, то есть некоторого рода собственности, с другой стороны, самое интимное творчество какого-нибудь современного поэта возможно только при условии известной обеспеченности, то есть при наличии некоторой собственности” (В.Ф. Эрн. “Христианское отношение к собственности” / Там же, С. 20).

Собственность, как отмечал Н.А. Бердяев, “по природе своей есть начало духовное, а не материальное. Она предполагает не только потребление материальных благ, но и более устойчивую и преемственную духовную жизнь личности в семье и роде. Начало собственности связано с метафизической природой личности, с ее внутренним актом, с ее правом совершать такие акты, преодолевающие быстротечное время” (Н.А. Бердяев. “Философия неравенства” / Там же, С. 21).

Однако в целом в дореволюционной России институт права собственности оказался беззащитным, так как, по признанию историков, от него “духовно отреклась интеллигенция и к нему еще не пришли народные массы”: “Если в России частная собственность так легко, почти без сопротивления, была сметена вихрем социалистических страстей, то только потому, что слишком слаба была вера в правду частной собственности, и сами ограбляемые собственники, негодуя на грабителей, по личным мотивам, в глубине души не верили в свое право, не сознавали его священности, не чувствовали своей обязанности его защищать, более того, втайне были убеждены в нравственной справедливости последних целей социалистов... Требование, чтобы “мое оставалось при мне”, ... никоим образом не могло претендовать именно на абсолютную нравственную авторитетность” (С.Л. Франк. “Социализм и собственность” / В книге: Русская философия собственности. С.-Петербург, 1993.
С. 311 - 312). Такое положение поддерживалось огромным социальным неравенством, малочисленностью среднего класса, влиянием высоких требований русской литературы, на основании которых просто невозможно построить “долговременную цивилизацию”, запутанностью значений употребляемых терминов, от которой зависит успех всякой пропаганды, и многими иными причинами.

Традиционно в российском законодательстве право собственности определялось через триаду правомочий. Однако уже введший их в законодательство М.М. Сперанский относил к праву собственности и "иные права". В подготовленном проекте российского Гражданского уложения в редакции 1905 года право собственности определялось как “право полного и исключительного господства лица над имуществом, насколько это право не ограничено законом и правами других лиц”.

Права собственника, его свобода никогда не были безграничными. Ограничение прав в обществе неизбежно прежде всего в тех случаях, когда реализация свободы одних сводит на нет реализацию свободы других: “Если люди будут настаивать на обладании абсолютно всем, на что, как они считают, у них есть право, цивилизация уступит место военным действиям” (П. Хейне. Экономический образ мышления, М., 1992, стр. 142). Даже в римском праве, в котором собственность характеризовалась как “право использовать и уничтожить”, признавались определенные ограничения, связанные с охраной лиц, права и интересы которых могли бы быть нарушены при абсолютной безграничности права собственности. Мало того, быть собственником всегда означало не только иметь особые права, но и нести особую ответственность, например, по искам о причинении вреда или по так называемым "искам о поставленном и подвешенном".

Установить любое понятие - значит прежде всего определить его границы, пределы понимания. По общепризнанному определению субъективное гражданское право является мерой дозволенного, возможного, допускаемого правом поведения управомоченного лица, обеспечиваемого властью государства. Еще в прошлом веке профессор Д.И. Мейер заметил, что “право есть понятие о мере, ограничении свободы, так что понятие об ограничении лежит в самом понятии о праве… Границы есть неотъемлемое свойство всякого субъективного права” (Цит. по: Косарев И.Э. Ограничения и границы права собственности // Вестник Санкт-Петербургского университета. 1996. Серия 6. Выпуск 4). Именно установление границ права предопределяет его содержание, определенное государством, то есть установленное или “санкционированное” им. Четко определенные ограничения всегда составляют основное условие существования всякой свободы и всякого права: чье-то право - это всегда чья-то обязанность.

Уже в Древнем Риме обычай, закон и преторское право значительно ограничивали свободное осуществление права собственности по соображениям “общего блага” или в интересах определенных частных лиц, преимущественно соседей. В императорскую эпоху понятие собственности было значительно уточнено юристами. Оно понималось как право господства, ограничения которого всегда требовали особых обоснований, из чего вытекали очень важные последствия: собственник не был обязан доказывать свободу распоряжения вещью по своему усмотрению, поскольку такая свобода всегда презюмировалась, наоборот, признавалось, что всякое ограничение собственности должно быть доказано. С отпадением по каким-либо причинам ограничений свобода собственности полностью восстанавливалась. Собственник не мог иметь на свою вещь никаких иных прав, кроме права собственности, поскольку оно изначально “охватывало” собой все иные права, и если к собственнику переходила вещь, на которую он раньше имел какие-нибудь ограниченные права, то они прекращались, “растворялись в его праве собственности” (См.: Римское частное право / Под ред. И.Б. Новицкого, И.С. Перетерского. М., 1994. С. 179-180).

Право XIX столетия знало различные ограничения права собственности. Такие ограничения были предусмотрены как в определениях собственности, так и в отдельных законодательных актах. Особенно много ограничений было установлено в отношении собственности на землю либо в интересах соседних участков, либо в публичных интересах. Первоначально собственник земельного участка признавался также собственником соответствующих недр, а равно и воздушного пространства (статья 552 Французского гражданского кодекса). Однако уже в соответствии с параграфом 905 Германского гражданского уложения собственник земельного участка “не может воспретить воздействие на участок на такой глубине или на такой высоте, что устранение его не представляет для собственника интереса”. В Наполеоновском кодексе, в Германском гражданском уложении подобные ограничения были дополнены также некоторыми иными, например, недопустимостью злоупотребления правом, запретом использования собственником своего права только для того, чтобы причинить вред окружающим (шикана). Но наиболее серьезные изменения в законодательные положения о праве собственности были внесены в ХХ веке.

Умножение различного рода ограничений права собственности отражает, как отмечает венгерский юрист Эрши, “движение от принципа неограниченной природы к принципу ограниченной природы” права собственности … Ограничения собственности становятся неотъемлемым элементом содержания собственности” (См.: Кулагин М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада. М., 1992.
С. 61).

Характер устанавливаемых ограничений и их объем существенно различаются в зависимости от объекта права собственности. Итальянский юрист Ф. Лукарелли называет рассматриваемый процесс “индивидуализацией” правовых режимов собственности, способов ее приобретения и охраны, исходя из различий в функциях и социальном назначении того или иного имущества. В результате появляются различные по своему содержанию институты права собственности, происходит дифференциация регулирования применительно к различным объектам и (иногда) субъектам права (См.: Гражданское и торговое право капиталистических государств / Отв. редактор Е.А. Васильев. М., 1993. С. 215).

В конституциях многих государств специально оговаривается возможность ограничения права частной собственности в целях рациональной эксплуатации земли и установления “справедливых социальных отношений”, “для общего блага”, в случаях, “оправданных общественной пользой или социальными интересами”, “по мотивам общественной пользы” и т.п. (см. статью 44 Конституции Итальянской республики; статьи 14 и 15 Основного закона Федеративной республики Германии 1949 года; статьи 33, 45, 46, 128 Конституции Испании 1978 года; статьи 17, 18, 24 Конституции Греции 1975 года). Статья 2 Основного закона ФРГ провозглашает: “Собственность обязывает. Ее использование должно одновременно служить общему благу”.

Везде в мире существует жесткая государственная регламентация использования земель - регламент купли-продажи, условий сдачи в аренду, вплоть до возможности изъятия земельного участка у собственника в случае его ненадлежащей эксплуатации. В Японии даже на объявление о продаже земли требуется получить специальное разрешение, а в Голландии (Нидерландах) нельзя унаследовать землю без доказательства способности к эффективному производству - необходимо иметь диплом об аграрном образовании или свидетельство об опыте работы “под началом” неродственного лица (См.: Еремин А. Теория и практика собственности в современной экономике // Экономист. 1994. № 10. С. 44-45). Весьма существенные ограничения прав собственников предусматривает современное жилищное право.

Однако всегда и везде ограничение прав собственника допускается только в случаях, пределах и порядке, установленных законами, признается, что невмешательство должно быть общим правилом, а вмешательство только исключением.

В целом можно отметить интересный парадокс: “собственность” - самая устойчивая и одновременно самая непредсказуемая категория гражданского права.

Термин “собственность” имеет не только юридический, но и политический смысл, закрепляя за собственником права, в течение тысячелетий известные в качестве наиболее надежных. “Собственность” - это во многом философско-юридическая конструкция. Этим отчасти можно объяснить то обстоятельство, что единого понимания экономического содержания собственности до сих пор не сложилось: “Экономическая наука почти всегда вынуждена говорить невнятно” (А. Пигу). Попытки экономистов определить собственность как присвоение (отношения присвоения) приводят к тавтологии: собственность - отношение к объектам собственности как к своим – присвоение (См.: Корняков В. Новая модель отношений собственности // Экономист. 1994. № 3. С. 72-73).

Когда такое базовое понятие, как содержание права собственности, не удается ни юридически, ни экономически определить через более простые понятия, остается только один путь: выяснять, что такое собственность, через ее признаки, то есть раскрывать, в чем состоит право собственности. Такую позицию разделяет подавляющее большинство современных юристов, именно эта позиция закреплена в действующем законодательстве (статья 209 Гражданского кодекса Российской Федерации).

Гражданский кодекс Российской Федерации отдает дань законодательной традиции: полностью повторяется характеристика содержания права собственности через триаду правомочий владения, пользования и распоряжения, внесенную в российское законодательство еще М.М. Сперанским (пункт 1 статьи 209 Гражданского кодекса Российской Федерации). Существу субъективного права собственности посвящен пункт 2 статьи 209 Гражданского кодекса Российской Федерации: собственник может совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, причем эти действия не связаны жестко с правами владения, пользования и распоряжения. Закон не пытается установить исчерпывающего перечня прав, а только определяет общие направления для осуществления правомочий собственника: возможность отчуждать имущество в собственность другим лицам, передавать им, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения имуществом, отдавать имущество в залог и обременять его другими способами, распоряжаться им иным образом. Свобода осуществления таких действий ограничивается лишь двумя факторами: необходимостью соблюдения действующего законодательства, а также учета прав и охраняемых законом интересов других лиц (См.: Щенникова В.Л. Вещные права в гражданском праве России. М., 1996. С. 23-24).

Право собственности опирается непосредственно на закон, является “точкой отсчета”, опорой всех иных прав - это его основное отличительное свойство. Все остальные права на имущество производны, зависимы от права собственности, возникают по воле собственника или по прямому указанию закона, имеют ограниченное по сравнению с правом собственности содержание (См.: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. М., 1991. С. 21-22). Собственник использует имущество “своей волей и в своих интересах”. Собственник, по замечанию профессора Е.А. Суханова, в отличие от несобственника, обладающего одноименными правомочиями, реализует их исключительно по своему усмотрению, будучи ограничен в действиях только прямыми указаниями закона. Лицо, не являющееся собственником имущества, ограничивается в своих действиях по отношению к нему еще и волей собственника.

Таким образом, определения права собственности, даваемые современными исследователями – "главное в собственности - власть, господство лица над вещами, возможность распоряжаться ими по своему усмотрению" (профессор С.С. Алексеев), “право собственности есть возможность полного хозяйственного господства над имуществом” (профессор Е.А. Суханов) - почти дословно повторяют те, которые были известны уже римскому праву, в котором право собственности иногда характеризовалось как полное господство над вещью.

Однако следует признать, что первичные понятия - всегда неопределимы в точных, неизменных терминах. Кроме того, всякое определение, претендующее на абсолютную правильность, в этой области было бы опасно: не столько потому, что не допускало бы исключений, сколько потому, что требовало бы их. Поэтому можно только стремиться с помощью отдельных “словесных формул” приблизиться к пониманию такого явления, как собственность: собственность - это все то, что считается собственностью; собственность - это все то, что могут украсть, как обязательство - это все то, что могут не исполнить. В целом же, как однажды сказал Фридрих Ницше, “ничему, имеющему историю, нельзя дать определение”.

Отсутствие общепризнанного определения понятия собственности не мешает ее иметь, не мешает владеть, пользоваться и распоряжаться ею. Поэтому определить полномочия собственника гораздо важнее, чем пытаться раз и навсегда определить и тем самым ограничить само понятие “собственности”.

Такое подробное исследование истории развития "права собственности" в качестве фундаментального вещного права потребовалось для возможности продемонстрировать в дальнейшем наличие глубинных аналогий в той эволюции понимания "интеллектуальной собственности", которая происходит в настоящее время и которую авторы надеются подробнее осветить в последующих публикациях.